— Нет, я не отказывался, — возразил Рон, улыбаясь, а потом посмотрел на меня: — Я… Эйвери, я понимаю, что тебе тяжело, но когда ты узнала о том, что случилось с Тантосами, ты ничего больше не вспомнила? Ну хоть что-нибудь?
Нет. Только то, что мама настойчиво просила меня сходить за грибами. И серебряные вспышки.
Очень яркие серебряные вспышки, нечеловечески быстрые, они казались чудовищно злыми…
Они были злыми.
— Нет, — ответила я. — Я старалась, но…
Я замолчала. Я стыдилась того, что не оправдываю возложенных на меня надежд.
— Ничего страшного, — сказал Рон. — Я помню, в каком состоянии тебя нашел. Агент из ФБР заинтересовался тобой в первую очередь, как будто ты подозреваемая! Но я объяснил ему, что к чему. Ты жертва. Я знаю это, Эйвери. Я хочу, чтобы ты понимала, что я сделаю все, что потребуется, чтобы оберегать тебя. Я о тебе позабочусь.
— Спасибо, — сказала я.
Он кивнул, повернулся к Рене, приподнял шляпу и пошел к своей машине. По пути ему встретился Стив, и Рон кивнул ему.
Я насторожилась, когда до меня дошло, что Стив направляется к нам.
— Идем, — прошептала я, как наэлектризованная.
— Рене, — поздоровался Стив, и я вздохнула, чем заставила его сначала посмотреть на меня, а потом продемонстрировать улыбку Рене.
Он подошел к нам. К бабушке.
— Я лишь хотел попросить вас еще раз обдумать мое предложение, — сказал он. — Предлагаю ту же сумму, что и в первый раз, несмотря на второе убийство. — Он сунул руки в карманы. — Мне кажется, с учетом последних событий Джон бы не хотел, чтобы вы оставили этот участок себе. Он хотел, чтобы лес был полон жизни, а… Подумайте об этом, ладно? Пообещайте мне.
— Обещаю, — сказала Рене, и Стив улыбнулся.
— Если захотите поговорить, можете звонить в любое время, — добавил он и направился к своей машине.
Как только он ушел, я повернулась к Рене:
— Ты не продашь лес!
— Эйвери, дома уже, считай, нет… Я не могу помешать им его снести, а твой отец… И он, и твоя мама умерли там, а теперь и еще одна семья, — заговорила Рене. — Ты думаешь, он хотел бы, чтобы ты владела этим участком? Чтобы мы его сберегли? Думаешь, он хотел бы, чтобы ты продолжала туда ходить?
— Хотел бы.
— Нет, не думаю. Он предпочел бы, чтобы ты была в безопасности. Он любил тебя больше, чем лес.
— Не продавай его. Лес принадлежит только самому себе, — сказала я, и собственный голос показался мне каким-то странным. Тон почему-то получился приказным. Это, казалось, шло откуда-то с такой глубины, о которой я даже не подозревала, и когда я закончила, то поняла, что моими устами говорил лес.
Он действительно чувствовал, что в нем происходило, не как человек, а глубже, превосходя границы времени, как понимала его я или кто-либо другой, и теперь я стала его голосом.
Несовершенным, облаченным в человека голосом.
Я действительно была избранной, Луис все верно сказал. Окрасившиеся за ночь волосы указывали на мою силу. Теперь я ее чувствовала. Нелегким, ожидающим своего часа чувством, которое примешивалось к горю, связанному с утратой родителей, и волнению за Бена.
Лес пытался что-то через меня сказать.
Он говорил через меня.
Рене оторопело посмотрела на меня. Такого пустого взгляда я у нее еще никогда не видела.
— Не продам, — произнесла она совершенно без эмоций, так что у меня мурашки по коже побежали, а потом покачала головой и добавила: — Даже не знаю, почему я об этом подумала. Ты права. Землю продавать нельзя, особенно Стиву, который сразу же вырубит все деревья, которые так любили твои родители. Ладно, поехали домой.
К ней вернулась привычная интонация, и я была уже почти готова забыть, что случилось.
Почти. Потому что окрашенные волосы, которые я срезала, снова появились у меня на голове, и, когда мы ехали домой, они снова выскочили из-за уха и упали на лицо.
Коснулись моих губ, и я почувствовала металлический привкус.
Это был привкус крови, и я вспомнила, что прошлой ночью убили трех человек. Я чувствовала, как лес оплакивает их, переживая из-за случившегося.
Я не слышала в голосах Бена или Луиса интонаций, которые могли бы заставить меня слушаться их и подчиняться. А вот я сама только что заставила Рене согласиться со мной, хотя она собиралась сделать нечто полностью противоположное. Я не была такой, как Бен, но тем не менее…
Когда мы подъезжали к дому, я посмотрела на лес.
Он сделал меня своей. Изменил меня.
Я была нужна ему, но что он хотел мне сказать? Чего ждал от меня? Почему выбрал именно меня?
Если сам лес такой сильный, почему же он допустил убийство моих родителей?
Я снова посмотрела на него, но он был тих. Ответов на свои вопросы я не получила.
По крайней мере, ничего не услышала. Я лишь чувствовала страх.
Собственный, но не только.
Это не был страх Бена. Он пришел откуда-то из неведомых мне древних времен, из времен, когда людей еще не было.
Он пришел из леса, и это чувство не было похоже на то, что я испытывала, когда улавливала эмоции Бена — его сигналы были мощными и четкими, а то, что я услышала сейчас, было похоже на тихий, непрекращающийся шепот. Легкое, полное страха дыхание, не слышное никому, кроме меня.
И помочь ему, кроме меня, было некому.
27
Рене твердо решила, что мне лучше никуда не выходить, поэтому попросила меня помочь ей приготовить обед, а потом, когда она разговаривала по телефону, я принялась зачищать наждаком огромную доску. Я видела, как это делал папа, когда что-то строил. Доска становилась гладкой очень медленно, лишь иногда отлетали небольшие щепки, давая мне понять, что дело движется.