Но его издал не Бен.
А я сама.
Это застонала я, и, услышав это, Бен вздрогнул, прошептал мое имя и еще крепче прижался ко мне. Одну руку он опустил на мои бедра, и я льнула к нему, я так хотела…
— Эй, Эйвери! — услышала я, и это был не Бен.
Рене.
Я распахнула глаза и увидела ее — она смотрела прямо на нас с Беном.
— Я… привет, — пробормотала я.
Она откашлялась и сказала:
— Ты сказала, что пойдешь в туалет.
— Я встретила Бена.
Рене сурово посмотрела на нас и ответила:
— Это я и сама вижу.
Бен отстранился от меня, сунул руки в карманы и опустил голову — он уловил гнев Рене.
— Я не собиралась…
— Мне кажется, тебе лучше помолчать, — перебила она. — Даже думать не хочу, что было бы, если бы я не появилась. Вам обоим всего семнадцать лет, и, очевидно, ни один не думает о возможных последствиях, а Эйвери уже достаточно натерпелась. — Она смотрела на Бена, сощурив глаза. — Ты меня понимаешь?
— Я бы не сделал ей ничего плохого, — сказал Бен тихо и торжественно.
— Значит, ты не против уйти и дать ей доесть? — спросила она.
Бен сглотнул, посмотрел на меня. Мне так хотелось…
От того, что мне хотелось, я вся сжималась в комок.
Но он сказал «да», отошел от меня и поднял свой пакет.
— Хорошо, — сказала Рене и посмотрела на него. — Передай Луису, что мне было любопытно встретить его родственника.
— Я… Эйвери… — Он посмотрел на меня.
Рене снова откашлялась и добавила:
— Уверена, что тебе надо отнести еду домой. Я права?
Бен кивнул, бросил взгляд на меня, а потом убежал, исчезнув в темноте, как вспышка. Нечеловечески быстро.
Рене этого не заметила. Она была слишком занята мной, а я поправила майку, провела пальцем по вспухшим от поцелуев губам.
— Наверное, нам лучше вернуться домой, — предложила она, и мы поехали.
Почти всю дорогу она молчала.
— Не знала, что тебе нравится Бен, — наконец сказала она.
— Все… довольно сложно, — ответила я.
— Сложно?
— Да, — тихо проговорила я. — Я никогда не испытывала того, что чувствую, когда рядом он.
— Что ж, это неудивительно. Ты молода. Знаю, что тебе наверняка неприятно это слышать, но скажу правду. Будет еще много мальчиков, и… с ними ты будешь чувствовать то же самое.
— Нет, — ответила я. — Не буду.
Услышав мои слова, Рене резко выдохнула, но промолчала.
— Что завтра будем делать? — поинтересовалась я после паузы. — Достраивать крыльцо?
— Эйвери, если тебе захочется поговорить, то я в твоем распоряжении, я тебя выслушаю, — сказала она, а потом рассказала про планы на крыльцо.
Рене говорила, а я смотрела на нее, на ее напряженную от волнения челюсть, и мне так хотелось заверить ее, что все будет хорошо. Что мы с Беном другие, не такие, как все.
Я хотела сказать ей, что мы с ним вдвоем можем сделать что угодно. Я была уверена в этом всем сердцем, всей душой. Сказать ей, что я ему доверяю, и не зря, сегодня я убедилась в этом.
Но я подумала, что это не то, что она хотела от меня услышать, по крайней мере сейчас, так что я просто слушала. Пыталась думать о том, что она сказала, о том, что мы с ней все еще узнаем друг друга. Я наконец начинала ощущать, что она моя родня, и это было мне нужно, я хотела этого.
Но я думала и о Бене, надеясь, что он тоже думает обо мне.
Точнее, так было до следующего утра, когда я проснулась и узнала, что убили еще троих человек.
25
Только встав, я, разумеется, еще ничего не знала. Мне снился Бен, мы были вдвоем, и когда я проснулась, то покраснела и порадовалась тому, что моих снов никто, кроме меня, не видит. Хотя Бен мог почувствовать эмоции из сна, и с мыслями об этом я пошла в ванную, стараясь уловить то, что чувствует он.
Тишина. Я вспомнила свои сны, впустила их в мысли и снова попыталась поймать чувства Бена.
Безрезультатно. Его как будто вообще не было.
С этими мыслями я вошла в ванную и увидела свои волосы. Кроваво-красная прядь, которая появилась некоторое время назад и которую я состригла, из-за которой меня обозвали проклятой — да я так себя и чувствовала, — снова появилась, сверкая еще ярче и насыщеннее, чем раньше.
Она сияла, как кровь.
Я сглотнула, голова у меня закружилась, я уперлась руками в раковину и наклонилась. На белый фарфор упала ярко-красная прядь волос. Я дотронулась до нее, боясь, что она окажется мокрой. И липкой.
Нет, она была сухой, но тем не менее. Кроваво-красная, блестящая. Я поняла, что что-то стряслось. Нечто ужасное.
Тогда я еще не знала, насколько.
Я спустилась вниз. Рене тоже уже встала. Она стояла в кухне, уставившись на стол. Глаза у нее были красные и опухшие. Когда я вошла, она посмотрела на меня.
Заметила вновь окрасившуюся прядь, хотя я попыталась убрать ее, и побледнела.
— Эйвери… твои волосы, — заикаясь, проговорила бабушка.
— Снова покраснели, — ответила я. — Прошлую окрашенную прядь я состригла, но вот она снова здесь. Я заметила ее, когда проснулась. Она опять появилась, так что говори, что случилось, потому что я знаю, что это неспроста.
Рене кивнула и тяжело опустилась на стул, снова вперившись в стол.
И все мне рассказала.
Прошлой ночью, в полнолуние, убили троих человек. Семью Тантосов. Всех — Уоллеса, Кимберли и их дочь Джейн.
— Что? — переспросила я. Красная прядь упала мне на лицо.
Рене бросила мне газету.
Придерживая рукой свои окровавленные волосы, я прочла статью, которую, по всей видимости, в спешке написала сотрудница газеты, которая раньше занималась версткой, а теперь решила стать корреспондентом.